– Отличные отметки, вежливость, приветливость – вот главные украшения девочки. Исполнится тебе восемнадцать, поедешь на бал в Дворянское собрание. Поверь, там ты будешь в платье, при виде которого остальные дебютантки от зависти зарыдают. Пока же у тебя нос не дорос до норковой шубы, пуховик в самый раз.

При чем тут Дворянское собрание? Елена Васильевна – представительница сразу двух аристократических ветвей. По линии мужа она баронесса Энгельман, по отцовской – княгиня Шляхтина. Когда ты по паспорту Шляхтина-Энгельман, то не хочется становиться просто Красавиной. Поэтому у Елены теперь аж тройная фамилия.

После перестройки многие люди обнаружили у себя в роду аристократических предков. Князей, графов, баронов расплодилось видимо-невидимо. Как грибы после дождя выросли многочисленные дворянские общества, они стали направо-налево продавать титулы. Но Анна Григорьевна и Лена из настоящих, у них на руках подлинные документы об их происхождении.

После кончины Насти Елена, активная посетительница фитнес-клуба, обратила внимание на крепко сбитую украинку Кристину, которая убирала женскую раздевалку. Крися летала со скоростью безумной мухи, держа в руках то тряпку, то гору чистых полотенец. Мимоходом она успевала протереть зеркала, засунуть в кулер новые пластиковые стаканы, сказать ласковое слово маленьким девочкам, которых няни силой пытались затащить в спортзал. Увидев Кристину, дети всегда переставали рыдать. От девушки исходили доброжелательность и желание помочь любому человеку, она всегда выглядела аккуратно. Елена предложила Кристине работу в своем доме, та с восторгом согласилась.

Наверное, это был единственный в жизни Лены случай, когда она не могла найти повода, чтобы сделать горничной замечание. Вот не к чему было придраться. Кристина даже готовила так, что Красавин ел с аппетитом. Андрей не хочет видеть дома профессионального повара, потому что тот будет готовить, как в ресторане. Красавин же любит домашний суп, котлеты, ему не нужны изыски типа лобстера под соусом из трюфелей. Андрюше подавай макароны по-флотски, которыми его мама в детстве кормила почти каждый день. Матери Андрея не хватало денег, поэтому она покупала в день получки курицу и делила ее на четыре части. Один окорочок Галина варила, получался суп. Потом его вынимали, проворачивали в мясорубке, соединяли с большим количеством жареного лука (слава богу, он всегда был в продаже и стоил дешево) и с макаронами. Вот так Галина Николаевна ухитрялась из одной лапки состряпать обед на три дня. Когда сковородка и кастрюля пустели, наступала очередь следующего куска курицы. Андрюша привык есть небольшими порциями, не оставляя ничего на тарелке. Нищая Галина не хотела, чтобы сын чувствовал себя изгоем. Поэтому она всячески украшала быт. Денег, как уже было сказано, воспитательнице детского сада не хватало, зато у нее фантазия била через край, и в домашней библиотеке хранилось много книг о том, как мастерить поделки с малышами. Эти инструкции помогали превратить скромную однушку в уютное гнездышко. Маленький Андрюша ходил в мамин садик и самозабвенно выжигал на деревянных досках разные рисунки. Творения мальчика вешались в кухне на стену. Старые полинявшие простыни Галина завязала узлами и опустила в бак с крепким раствором марганцовки. В те годы еще не объявили, что с помощью перманганата калия можно самим изготовить взрывные устройства и наркотические смеси. Население считало темные мелкие кристаллы прекрасным антисептиком и использовало их при любой возможности и нужде. Галина превратила марганцовку в краситель. Когда она вынула из бака то, что ранее было постельным бельем, высушила, погладила и повесила на окно в кухне, все соседки ахнули от восторга. Таких оригинальных занавесок не было ни у кого. Галина Николаевна виртуозно вязала крючком и спицами скатерти и пледы. Еще она замечательно шила, Андрюша первым в школе надел джинсы клеш, и никто не догадался, что его мать сшила их из найденной на помойке палатки, которую выкинул какой-то турист. Галина отстирала ткань, выварила, покрасила, и получились роскошные штаны. Мать Андрея до сих пор мастерица на все руки. А Красавину самовязаные накидки на креслах милее покрывал дорогой модной фирмы. Он не морщится при виде пледов из натурального меха, которые обожает Елена Васильевна, но сам, сидя в кресле у телевизора, закрывает ноги шерстяным одеялом, которое ему связала мать.

В ресторан же ходить бизнесмен категорически отказывается.

– Понятия не имею, кто и как готовил там котлеты, – объясняет он жене. – Повар вымыл руки? В каком он сегодня настроении? Может, в дурном, поэтому в фарш плюнул? Продукты использовал свежие или с тухлинкой? Лена, если хочешь, сама питайся в городе, но меня уволь. И пока я жив, в нашем доме никаких полуфабрикатов и замороженных гадостей не будет!

Елена Васильевна воспитывалась в других условиях. Девочка жила в большой квартире, лето проводила на благоустроенной даче, выезжала на море. С раннего детства ее учили языкам, музыке, танцам. Отличница в школе, первая в институте, обеспеченная, прекрасно одетая девушка с блестящими перспективами. У Анны Григорьевны были наполеоновские планы на дочь. Когда Леночке стукнуло восемнадцать, дом Шляхтиной-Энгельман стал часто навещать перспективный скрипач, двадцатипятилетний Юрий Миардо. Анна рассчитывала породниться с этой весьма влиятельной в мире искусства богатой семьей. Юра водил Лену на свои и чужие концерты, девушке нравился молодой человек. Все могло отлично сложиться! Но семья Миардо эмигрировала из Москвы в Италию. Юра улетел в Рим, забыв попрощаться со своей почти невестой. Все подруги Анны Григорьевны выражали ей свое сочувствие. Ей надоело объяснять:

– Леночка не собиралась замуж, она еще очень молода. Юра был всего лишь ее другом.

– Да-да, конечно, – кивали знакомые тетушки, – ах как жаль, что такой прекрасный друг внезапно исчез.

Шли годы. Елена никак не могла завести семью. Ей нравились разные мужчины, но все они вызывали резкое отторжение у матери.

– Доченька, неужели ты не видишь, что это человек не нашего круга, – говорила дама. – За столом себя вести не умеет, на пианино даже чижика-пыжика не исполнит, путает Гоголя с Гогеном и надевает коричневые ботинки к синему костюму. Лапоть, да и только. И что за фамилия у него? Репкин! Твои прадеды не пускали таких даже на конюшню, им доверяли только помои выносить.

Если Лена не разрывала отношений с «лаптем», мать пускала в ход тяжелую артиллерию: ложилась в кровать, вызывала «Скорую», ее увозили в клинику с подозрением на сердечный приступ. Лене приходилось сидеть около Анны Григорьевны, потом ухаживать за ней дома… Кандидат в мужья тихо исчезал.

Когда Лене натикало двадцать девять, мать наконец осенило: доченька-то выросла, а до сих пор одна. Все дети подруг Анны Григорьевны завели семьи, работали. А что у Леночки? Она получила диплом филфака, но на службу в приличное место ее не брали, предлагали преподавать в школе литературу, русский язык! Боже! Это же не для Шляхтиной-Энгельман. Но в конце концов «малышке» из аристократической семьи пришлось согласиться стать простой училкой. Одновременно с неудачей на ниве службы произошел провал и в личной жизни. На пороге тридцатилетия женихов в обозримом пространстве около Елены уже не наблюдалось. Мать и дочь жили на копейки. Деньги, которые остались от покойного мужа, Анна истратила. Для Шляхтиных-Энгельман настали черные времена.